Бывшему тренеру «Памира» — 75! Интервью Юрия Семина
Юрию Палычу — 75. Юбилей он встретит тихо, по-семейному, не в Москве. После одного случая, детали которого Семин раскрывать не хочет, он совсем завязал с масштабными празднованиями дня рождения.
ДУШАНБЕ, май — SPORTS.tj. Как передает «СЭ», сейчас у него в гостях друг, большой хирург Демури Киртадзе, — с ним и родными в узком кругу и отметят. Впрочем, по словам еще одного из его лучших друзей, земляка по Орлу и знаменитого актера Валерия Баринова, Семин никогда не любил пышных торжеств в какие-то свои годовщины. Но раньше по крайней мере была база в Баковке, куда все друзья 11 мая могли без спросу приехать (если это не день игры, конечно), и им всегда были рады. А два года назад он остался без «Локомотива», на который сейчас, кстати, и не ходит. Предпочитает Петровский парк.
Палыч и интервью по случаю юбилея первоначально давать был не настроен, как я ни пытался. Но в День Победы вдруг сам перезвонил — накопились мысли и воспоминания, которыми все-таки решил поделиться. Говорили мы больше двух часов и закончили за полночь.
Сегодня — первая часть беседы.
После проигрыша мне всегда нужна была ночь. Утром я был другим человеком
— В 90-е и начале 2000-х в России было три ведущих тренера — Олег Романцев, Валерий Газзаев и вы. Первый около 50 закончил карьеру, второй ближе к 60 ушел в политику, а вы тренируете и в 75. Откуда такой голод? Как вам удалось не устать от этой тяжелейшей профессии со всеми ее стрессами?
Услышав первый вопрос, Семин надолго задумался. Это говорило о том, что у него нет готового ответа. Тем интереснее было его услышать. И выдержать эту паузу до конца, не смея ее нарушить.
— Эта профессия действительно сложна, — ответил трехкратный чемпион и шестикратный обладатель Кубка России. — Вы видите, что в последнее время тренеры в каждой команде находятся не очень долгое время. Результаты стали влиять на то, чтобы его снять, намного быстрее, чем раньше. Но у меня есть азарт и характер, чтобы бороться и никуда не уходить.
Я ведь тоже поменял достаточно много команд. И даже на раннем этапе в профессии был момент, когда показалось, что в «Локомотиве» мне сложно работать чисто психологически, и перед сезоном 1991 года я уехал в Новую Зеландию. Благо меня прекрасно понял Иван Паристый, начальник Московской железной дороги, которая нас тогда курировала. Но после того года понял, что, наверное, мое место — здесь. В «Локомотиве», где я фактически заканчивал играть и начал тренировать (если не считать самого последнего игрового отрезка в «Кубани» и самого раннего тренерского — в «Памире». — Прим. И.Р.).
Тренерская работа никогда мне не надоедала. Да, были экстремальные, сложные ситуации. Придешь после какого-то проигрыша домой и говоришь себе — надо это дело бросать, ничего не получается. Но утром вся ситуация менялась. Главное для меня было выспаться, а спал я всегда хорошо. А также подумать, проанализировать. Утром я всегда был другим человеком. Мне нужна была ночь.
В неудачные периоды мне после матчей нужно остаться одному. В удачные, наоборот, люблю компанию, хочется поделиться радостью. В такие моменты вокруг меня всегда много друзей и вообще людей. А после проигрыша я уходил один, и мне хватало времени максимум до обеда следующего дня, чтобы идти дальше. Думаю, что поступал правильно.
Хотя были и такие моменты, когда не возвращался. Например, когда тренировал московское «Динамо» (в 2006 году. — Прим. И.Р.), мы проиграли «Торпедо» — 0:3. У меня были очень сложные взаимоотношения с ребятами из Португалии и Бразилии, которых в той команде было много. После того проигрыша я, наверное, поспешил.
После матча собрался и улетел в родной Орел, к маме. В свои места. В тот момент решил, что только там мне будет хорошо. И я сказал, что ухожу из команды, хотя никто меня не увольнял, и даже никакого давления не было. Даже Сергей Степашин, который курировал «Динамо», не мог меня найти — я отключил все телефоны. Он хотел, чтобы я не торопился с решением. Но я его уже принял. Вот в тот момент мне даже не хватило ночи, чтобы отойти от стресса.
— А почему в 91-м, перед Новой Зеландией, вам в «Локомотиве» было психологически сложно оставаться?
— Мы тогда вышли из первой лиги чемпионата СССР в высшую. Я был достаточно молод (43 года. — Прим. И.Р.), и тот сезон получился очень тяжелым, хоть задачу мы и выполнили. А в чем-то даже прыгнули выше головы — вышли в финал Кубка Союза, обыграв «Торпедо» и «Динамо». Но в решающем матче крупно проиграли в «Лужниках» выдающемуся киевскому «Динамо» Валерия Лобановского — 1:6. С этим стрессом тоже справились.
На сложный сезон вдруг наложилось желание чего-то нового. Хотел выучить английский язык. Хотел узнать футбол, который есть не только у нас. Новая Зеландия — это британское направление. Что-то неизведанное. По тем временам там предложили неплохой контракт, хоть это и играло не особо большую роль. Главным было то, что в тот период я хотел увидеть что-то новое.
Что увидел? Если брать футбол — невероятную самоотдачу игроков, которые не обладают техникой. Потрясающее физическое состояние этих ребят даже без тренировочного процесса. Взаимоотношения между тренером и руководителями, тренером и игроками — все это было немножко другим, чем принято у нас. Это было очень интересно понять и наверняка помогло мне в дальнейшем. А за пределами поля — удивительная природа, экология, о которой у нас тогда еще понятия не имели. Для меня было много нового и полезного.
— Довольны, что съездили туда?
— Да, потому что и по сей день вспоминаю ту командировку. Но когда в конце 1991 года развалился Советский Союз и чемпионат СССР, я сразу прилетел домой — хотя мог и остаться еще. Всегда возвращаюсь домой, в Москву, которую люблю и без которой могу находиться не очень долго. После Новой Зеландии чуть лучше стал знать английский, приобрел много знаний.
У меня был договор, что если через год не вернусь, то на мое место будет уже на постоянной основе назначен другой тренер (в тот год им был Валерий Филатов, «Локомотив» вновь вылетел и остался только благодаря распаду СССР. — Прим. И.Р.). Возвратился вовремя, чтобы Иван Паристый и Николай Конарев (начальник Московской железной дороги и министр путей сообщения СССР. — Прим. И.Р.) дали мне работать дальше.
— Если не считать этот сезон-91, вы проработали в «Локомотиве» 18 лет подряд — с 86-го по весну 2005-го. Как думаете, столько времени в одной команде — это правильно или глаз замыливается?
— По-разному. В моем случае «Локомотив» был командой, в которой каждый год происходили большие изменения. В 90-е годы, если у нас появлялись хорошие игроки, их вскоре забирали, и нужно было брать других, вовремя реагировать на то, что какую-то сильную позицию после сезона обязательно потеряешь. Это подстегивало.
У меня было доверие руководителей, которые давали мне право на собственные решения. Никогда такого не было, чтобы кто-то заходил на другую территорию. Все, что касалось футбола, было моей территорией. Игра, результат, развитие, в том числе детской школы, — это было мое. А на то, что футбола не касалось, уже я барьера не переступал — кто бы чего ни говорил. Даже когда для этого появились основания — я стал тренером, выигравшим немало титулов.
— Новая Зеландия в итоге оказалась единственной страной из дальнего зарубежья в вашей тренерской карьере. Были ли шансы поработать в серьезном чемпионате? Все-таки трижды выходили в полуфиналы еврокубков, дважды выходили из группы Лиги чемпионов.
— Большого, серьезного предложения из топ-чемпионатов не было. Зато была престижная работа в киевском «Динамо», с которым удалось выиграть чемпионат Украины, опередив на 15 очков «Шахтер», и дойти до полуфинала Кубка УЕФА. Считаю это большим достижением и с удовольствием вспоминаю это время.
В 14 лет без прав возил на мотоцикле маму на пасеку
— Вернемся на много лет назад. Орел, послевоенное детство в полуразрушенной стране. Какие главные вспышки из него возникают в вашей памяти?
— У нас была рабочая семья, которая жила в небольшом собственном домике. Отец был шофером, каждый день уезжал в шесть утра и возвращался в десять вечера. Он возил секретаря райкома партии и с утра до вечера колесил по сельскохозяйственным полям. Мама была домохозяйкой. У нас была своя земля и небольшое хозяйство — куры, свиньи, гуси, пчелы. Чтобы прокормиться! Картошку выращивали…
И мне, мальчишке, нужно было работать. Никто тогда не думал, что я буду футболистом. Не имея водительских прав, в 14-15 лет на мотоцикле возил маму на пасеку, когда мед собрали — на рынок в Курск или Брянск. У многих была такая жизнь.
— Недавно разговаривал с Элдором Шомуродовым, и он вспоминал о детстве в узбекском селе — сначала надо было покормить скот, и только потом его отпускали на стадион.
— У меня было приблизительно то же самое. Мои родители тогда не понимали, что спорт и, в частности, футбол — это профессия. Они считали, что это не более чем детское увлечение. Не мешали мне ни в коем случае — но в первую очередь должен был везти маму на пасеку, качать мед, помогать картошку собирать. Утром встать — и, чтобы она могла пойти на рынок, обязательно собрать малину в нашем саду.
А потом уже — футбол в школе и после школы, когда мы играли матчи улица на улицу. В этих матчах и Валера Баринов участвовал. Как он играл и как я — мне сказать сложно (смеется). Но мяч всегда был у меня, поэтому я всех и собирал!
— Близко сдружились с будущим народным артистом уже тогда?
— Это пришло немножко позже, когда мы уехали из Орла. А тогда — как обычные мальчишки. По сей день дружим еще и с Володей Нефедовым, который тоже участвовал в тех матчах, потом пошел по медицинской линии, окончил Первый мед и дорос до врача у членов правительства. Наша плеяда уехала почти одновременно: Баринов — поступать «в какой-нибудь театральный», Нефедов — в медицинский, а я — в «Спартак», куда меня пригласили.
— Прямо кино какое-то — три пацана из одного провинциального города идут каждый по своему пути, едут в столицу и добиваются там успеха.
— Да, получается, как в кино. Какой-то период мы не виделись. Баринов оказался в Питере, Нефедов сначала не поступил и уехал куда-то на Север зарабатывать деньги, а вторая попытка поступления оказалась удачной… После института его одного из всех выбрали для работы у академика Чазова, лечившего Брежнева и все политбюро.
Потом мы опять встретились. Не могли не встретиться. И стали достаточно успешными людьми, но это был результат непростого труда. Главное — каждый не изменил себе, своему выбору. А в футбол играли вместе!
— С еще одним вашим близким другом, хирургом Демури Киртадзе, уже позже познакомились?
— Встречи с моими друзьями позволяют нам хорошо себя чувствовать. С Демури познакомились очень давно, но уже взрослыми. Самое удивительное, что он пять лет проучился на одном курсе с моим товарищем Нефедовым. Володя приехал поступать в медицинский из Орла, Демури — из Грузии. Но встретились мы с ним, уже когда я был тренером! И познакомил нас не Володя.
Демури — главный врач госпиталя инвалидов Великой Отечественной войны. По сей день восхищаюсь тем, в каком порядке Демури его держит. Такой дисциплины среди персонала, такой чистоты не видел нигде. Причем люди старшего поколения там лежат бесплатно. Он один знает, как его содержать в таком состоянии. Чтобы в каждой футбольной команде был такой порядок! Я этому у него тоже учусь.
А как не вспомнить дружбу с Валерой Газзаевым, которая в тренерские годы нередко и жестким соперничеством оборачивалась, где каждый защищал свою территорию? Но сезон заканчивался, и мы снова друзья. А с Пашей Садыриным, а с Борей Игнатьевым, который выигрывал юношеские чемпионаты мира и Европы и подготовил тридцать игроков для первой сборной?..
— А есть ли люди, которых можете назвать врагами?
— Нет. Но иногда происходят какие-то разочарования. Не буду называть фамилии, но разочаровался в некоторых людях, которые два года назад на совете директоров «Локомотива» проголосовали против того, чтобы со мной продлили контракт. Или воздержались. Кое-кому написал сообщение: «На каких основаниях вы проголосовали против?» Никто мне не ответил.
— Речь о Валерии Филатове?
— Говорю же, фамилии называть не буду (усмехается). Для меня их больше не существует. Какие они враги? Считаю, они мелкие люди. Ну вот Кикнадзе. Когда его назначали генеральным директором, я отнесся к этому лояльно. И что, назвать его после случившегося врагом? Это смешно. Много чести будет. Мелковат для врага. Человек, который пришел и ушел. Где он? Что, в футболе работает? Нет, спрятался, как нашкодивший школьник. Пару лет вредил футболу, а потом пропал из него, будто и не было его там никогда.
— Бывали ли вы когда-нибудь в депрессии?
— Пожалуй, нет. Думаю, я просто хорошо собой владею и хорошо себя знаю. Каждую сложную ситуацию — во взаимоотношениях или еще чем-то — могу переварить самостоятельно и изменить в своем направлении.
— Это результат саморазвития, чтения каких-то книг или так было всегда?
— Мне кажется, от природы.
К Федуну отношусь очень положительно. Найдите другого человека, который будет тратить на «Спартак» сто миллионов евро в год!
— На каком этапе ваши родители поняли, что футбол — это больше чем детское увлечение?
— Мама просто сказала отцу: «Не трогай его, если ему нравится — пускай он этим делом занимается». Мне кажется, окончательно они стали это понимать, когда папа впервые приехал ко мне в Москву. Точнее, в Подмосковье, на базу в Тарасовке, где я жил. Привез рамки с медом, говорит: «Дай обязательно тренеру! Он будет к тебе лучше относиться» (смеется). Но Никита Палыч (Симонян. — Прим. И.Р.) и без таких «взяток» ко мне хорошо относился…
— Отец же у вас был большой поклонник охоты и рыбалки.
— Да, он был большой охотник! У нас дома были собаки, русские гончие, а благодаря охоте — лосятина, заяц… Дичь из мяса у нас весь год была. Они с друзьями знали все правила — когда можно кого-то поймать, когда нет. Но сам я этим не увлекся. Не нравилось. Рыбу больше ловили сетью, имели лицензию, а я оставался на берегу, в чем-то им помогал. А охоту никогда не любил — когда в кого-то стреляли.
— Когда и благодаря кому научились ценить хорошее вино? И нет ли желания обзавестись собственным виноградником?
— Вопрос — где им обзавестись? (Смеется.) Нет, об этом не думал. Для этого нужно много времени и знаний. У меня их недостаточно. Если бы я жил где-то на юге, в нужном климате, имея собственную землю, — тогда можно было бы об этом подумать. А немножко понимать в вине я стал как раз в Новой Зеландии. Там потрясающее белое. Мы встречались с разными людьми, которые играли в гольф — о нем я в Советском Союзе тоже лишь краем уха слышал. Они оказали большое влияние на то, чтобы я начал понимать, что такое правильное вино, и отличать один сорт от другого. До того был к этому безразличен.
— А безразличны ли к тому, что вам так и не довелось потренировать «Спартак», в историю которого вы как игрок вошли, забив два первых гола команды в еврокубках?
— Это было возможно в один момент. В самом конце 1988 года у Николая Петровича Старостина первым номером шел Олег Романцев, вторым — Семин. Если бы Олег отказался, может, я бы «Спартак» и возглавил. В предыдущем сезоне «Локомотив» занял восьмое место, что для той команды, только вышедшей в высшую лигу, было серьезным достижением.
— У вас был со Старостиным разговор?
— Раньше многое решали профсоюзы. У меня был разговор с одним из профсоюзных руководителей.
— Леонид Федун вас никогда не звал в «Спартак»?
— Нет. Мы даже лично не знакомы, никогда не общались. Пожимали при встречах руки, но не более.
— Как относитесь к владельцу «Спартака», сменившему за 18 лет примерно столько же тренеров?
— Отношусь очень положительно. Потому что Федун — хозяин клуба и вкладывает в него свои деньги. Вы когда-нибудь слышали, чтобы в «Спартаке» кто-нибудь не получил вовремя зарплату? Никогда такого не было. Имидж клуба Федун держит. Никогда негатива в этом плане у игроков не было.
Все время слышно — надо, мол, чтобы он продал «Спартак». Так купите! Никто же не покупает. Найдите другого человека, который каждый год будет тратить сто миллионов евро. Человека, который сделал бы для «Спартака» такой стадион и музей, в котором я был и получил большое удовольствие. Человека, который содержит академию. Такие люди, как Федун, развивают наш вид спорта. Не будь его, может, и серьезного клуба бы не было.
Конечно, с тем количеством болельщиков, которое есть у «Спартака», с их требовательностью и возможностями клуба он не может всего один раз за 20 лет выиграть чемпионство. Это неправильно. Но в том, что нет результата, в первую очередь, как мне кажется, виновато окружение Федуна. Сам он создает все объективные возможности для того, чтобы он был намного лучше.
Неправильно и то, что было в «Спартаке» в футбольном направлении после Романцева. При нем была четкая игровая философия, после него ее даже два-три года подряд не было. И вдруг оказалось, что как раз в тот футбол, в который в 90-е годы играл Романцев, с его стеночками, забеганиями, коротким пасом, многие ведущие европейские команды играют сейчас. Тот же Гвардиола с его «Манчестер Сити».
Главная ошибка в карьере игрока — уход от Бескова
— В «Спартаке» вас называли Шилом, поскольку вы были настырным и зло ввинчивались в оборону соперников. А кого из сегодняшних игроков можете сравнить с собой по манере игры?
— Сейчас играют лучше, чем мы (смеется). Другое дело, азарта у нас было побольше. Вспоминаю слова Геннадия Логофета, который как раз и прозвал меня Шилом. Когда я оказался в «Спартаке», он был хоть и достаточно молодым футболистом, но уже капитаном. И он с симпатией отнесся к какому-то пацану, приехавшему из Орла. И вдруг этого пацана поставили в основной состав. После установки он подошел и говорит такое, что никакая установка была не нужна!
«Юра, вот ты деревенский парень. Приехал из Орла. В «Спартаке» дают не очень много шансов. Вот сегодня тебе его дали — используй его. Не используешь — пойдешь дальше по другим командам». Так и произошло. Какой-то период я использовал — и в «Спартаке» задержался. Дальше перестал использовать — и ушел. Но Логофет мои мозги поправил сразу. В 19 лет.
— О какой части жизни и карьеры, которые редко затрагиваются в интервью с вами, вы бы хотели сейчас вспомнить?
— Как у футболиста самая лучшая часть моей жизни была в «Динамо». Какой-то период там даже со Львом Яшиным играл — побеждал с ним в воротах в финале Кубка СССР 70-го года. А руководил нами Константин Бесков. Он многому меня научил, и его установки, разборы, понимание игры проявляются в современном футболе.
Константин Иванович всегда любил короткий и средний пас, говорил: «Если у тебя мяч — тебе гол не забьют». Самым большим преступлением для него было то, когда игрок выбивал мяч куда попало. Были у Бескова и трехчасовые разборы матчей, когда мы проигрывали. Сегодня такого никто не делает. Но кто скажет, что это неправильно, если это учило нас играть лучше?
— Многие игроки боялись Бескову на глаза попасться, ибо был он человеком настроения. Вы тоже?
— Все его боялись! От него сложно было лишний раз дождаться комплимента. Когда Бесков вызывал к себе — у любого была дрожь. И ветеранчики наши однажды на этом сыграли. Однажды я провел хороший тайм за дубль. Тогда было принято, что игроки, чье место в стартовом составе под вопросом, проводят тайм или полчаса за дублеров, а дальше тренер решает, ставить его в основу или нет. Меня поменяли в перерыве, а матч видели игроки основного состава.
Когда мы приехали, лидеры коллектива Маслов и Аничкин, которые вместе с Рябовым делали нашу команду семьей, сидели в холле базы. А они всегда с шутками-прибаутками. Знали, что я в общаге живу. Захожу в хорошем настроении. Маслов, который потом стал одним из моих лучших друзей, говорит: «Ты так сыграл классно — завтра точно будешь в основном составе. Иди к Константин Иванычу и попроси у него квартиру! А то сколько можно в общаге жить?» — «Точно можно?» — «У него такое хорошее настроение сегодня!»
Я, наивный, пошел к Бескову. Он услышал про квартиру — и как на меня погнал! «Как ты перед такой важной игрой приходишь со своими меркантильными делами?!» Я оттуда, со второго этажа, бежал сверкая пятками. А они все сидят и хохочут — это розыгрыш был. Вот таким был Константин Иванович. Для него существовали только интересы футбола. Сам я, став тренером, в подобных случаях всегда старался быть на стороне игрока, поддерживал его. Потому что игре и обстановке в команде это только помогало.
— На поле-то хоть вас Бесков выпустил на следующий день?
— На замену.
— Вы же ушли от Бескова спонтанно — обиделись, когда он вас на четвертьфинал Кубка кубков-72 с «Црвеной Звездой» не поставил, хотя обещал.
— Это у меня зашкалили эмоции. Неправильные. Я считал, что должен играть с югославами, до этого ни одного матча того розыгрыша не пропустил. Но Константин Иванович в последний момент решил, что под тактический рисунок на тот матч не подхожу. Для меня это была большая обида, я ее выразил.
— В резкой форме?
— Да вы что — кто мог Бескову что-то в резкой форме высказать? Сказал лишь, что не имею игровой практики и хочу уйти. А он никогда не стал бы держать в команде человека, который показывает неправильную реакцию на свои решения. Поэтому спокойно отпустил меня в «Кайрат» из Алма-Аты. Теперь считаю, что во время игровой карьеры это была моя самая большая ошибка.
— Из-за которой вы пару месяцев спустя не сыграли в финале Кубка кубков на «Камп Ноу».
— Именно.
— При этом у вас сохранились теплые отношения, и, когда запасной вратарь его «Спартака» Станислав Черчесов колебался, куда ему из-под Дасаева переходить, именно Бесков посоветовал Семина и «Локомотив».
— Да, у нас всегда были хорошие, дружеские отношения. Может, ему в дальнейшем оказался симпатичен мой характер. А я и по жизни, и как тренер от Бескова для себя многое взял.
Самогон от отца Горлуковича
— Правильно ли понимаю вашу философию — в отличие от Бескова, который всегда играл в короткий пас, вы исходили из подбора футболистов и в зависимости от него ставили совершенно разную игру?
— Вы правы на сто процентов. Наши чемпионские команды 2002 и 2004 годов играли в комбинационный футбол, поскольку у нас были Лоськов, Измайлов, Хохлов, Сычев и другие. В 80-е и начале 90-х наши игроки были не элитными, а простыми — зачем с ними пытаться разыгрывать мяч? Тот состав обладал хорошими физическими кондициями и должен был в первую очередь выигрывать борьбу.
И брать я хотел именно таких игроков, считая, что в скорости и выносливости прибавить сложно. Так у нас в 86-м году, когда я только возглавил «Локомотив», появился Горлукович. Не знаю, почему он не подошел минскому «Динамо». Мы его взяли из Белоруссии только по показателям физической активности — и, играя у нас, он поехал на Олимпиаду в Сеуле и стал олимпийским чемпионом!
— Ходит легенда, что в момент появления он был не вполне трезв?
— Разное бывало. Помню другое — что он тогда привез от своего отца мне в подарок самогонку! (Смеется.) Они ее дома гнали, и Сергей передает мне бадью! Тренеру, с которым он приехал работать! Говорю: «Но я не пью самогон». — «Ну это же отец подарил!» Вот так началась наша работа.
— Какова судьба самогона?
— По-моему, отдал его водителю нашего автобуса.
— Рискованно. А если бы он перед поездкой употребил?
— Нет, он ответственный был, когда команду возил. А Лобановский после первого же сезона Горлуковича в «Локомотиве» хотел привлекать его в сборную СССР, хотя там подавляющее большинство составляли киевляне. Но он оценил, что у Горлуковича — колоссальные физические возможности. И считаю, что он их реализовал. Кто еще из наших игроков заиграл в дортмундской «Боруссии»? А ведь немцы его купили из «Локомотива», причем когда мы еще были в первой лиге!
— Кстати, о Лобановском. Вы же с ним пересекались. Что запомнилось?
— Валерий Васильевич опережал время. Тогда, например, не было ни тренеров по физподготовке в командах, ни личных специалистов по фитнесу у игроков. Но все это было у него в голове, и его киевское «Динамо» и сборная СССР были готовы фантастически! Будь Лобановский тренером сегодня, он бы так же выигрывал, как и раньше. За счет той работы, которую мы забыли. Для наших сегодняшних игроков она неподъемна. При нем мы в функциональном отношении были на первых позициях в Европе, а сегодня многим уступаем.
У меня с ним всегда были очень хорошие отношения. Он не только ко мне — вообще к молодым тренерам относился с большой симпатией. Всех тренеров пускал на свои тренировки, когда сборная работала в Новогорске. Его профессионализм был таков, что, когда Лобановский был во главе национальной команды, все руководители знали: главный человек в футболе — тренер.
В этом смысле его влияние на развитие футбола было огромно. При нем было невозможно то, что стало сейчас, когда вокруг почти каждого клуба чересчур много посторонних людей, которые мнят себя главными и, мягко говоря, не очень хорошо разбираются в игре. При Лобановском такого просто не могло быть. И те же братья Суркис, с которыми позже довелось поработать и мне, благодаря Валерию Васильевичу очень хорошо понимают, где чья территория. Это его школа.
Было очень неуютно, когда на старый «Локомотив» ходило по двести человек
— Как бы вы отреагировали, если бы в ту пору, когда «Локо» играл в первой лиге и проигрывал Киеву 1:6 в финале Кубка СССР, вам кто-нибудь сказал, что вы сделаете из железнодорожников трехкратных чемпионов страны?
— Мы были очень молоды и азартны. Каждый раз я думал: почему мы не можем стать не пятым колесом в телеге московского футбола, а первым? Всегда задавал себе этот вопрос. Мы просто каждый день работали, чтобы эту ситуацию изменить. Каждый день что-то искали и находили. Наверное, поэтому и выбрались.
— В какой момент, по вашему ощущению, болельщики «Локомотива» вас полюбили?
— Это идет от моего футбольного образования как игрока. Помню, выходил из подтрибунного помещения, из «подземелья» на старом стадионе «Динамо» и видел полный стадион. Мы для болельщиков играем! Это для меня были самые большие эмоции. Не зарплата, не премиальные, а полный стадион и его эмоции. Даже когда не было сил, они их придавали.
Это осталось со мной на всю жизнь. Всегда прекрасно понимал, что болельщик заплатил деньги за билеты и должен увидеть зрелище. Может, не всегда хватало мастерства, но стопроцентную самоотдачу «Локомотив» показывал с первых наших совместных шагов. Это было первое мое требование. Оно было и два года назад, когда я тренировал команду.
Конечно, было очень неуютно на старом «Локомотиве», когда на него ходило двести-триста человек. Мы стали думать, как завлечь народ не только игрой, — еще в то время, когда никто не знал слово «маркетинг». Стали делать реальные вещи — игроки ходили в общеобразовательные школы в Черкизове, который раньше был чисто спартаковским районом, проводили какие-то футбольные уроки, организовывали встречи, дарили сувениры.
И это не сразу, но дало плоды. Потому что мы пришли к ним со всем сердцем. И мы у «Спартака» в этом районе какое-то количество людей отобрали! Дальше пошли успехи, и стало модно болеть за «Локомотив». Мы и идею этой моды поддерживали. Нашим лозунгом было: «Локомотив» — это клуб нового поколения. Стало гораздо больше ребят в красно-зеленых шарфиках, шапочках.
И такие взаимоотношения у нас с ними сохранились. Мы были к ним внимательны, и они по сей день это помнят и ценят. А мне интереснее и радостнее руководить командой, когда выхожу на скамейку и вижу, что на стадионе много болельщиков.
— С какого момента вы сами стали воспринимать «Локомотив» как главный клуб в своей жизни?
— Я просто работал и работал. А ко мне было доброе и доверительное отношение. Когда к человеку на работе есть полное доверие — и твое отношение к ней становится соответствующим. И я никогда не подводил руководителей, которые доверяли мне футбольное хозяйство. Никогда! Если какие-то задачи ставили — выполнял их. Мы почти никогда не ошибались в селекции. Никогда не возникало вопросов финансовых взаимоотношений, которые бросали на меня тень. По всем этим причинам и проработал 19 лет с перерывом в один год на Новую Зеландию.
У «Локомотива» было много сложных ситуаций, неудач. Но в любой сложный момент я должен идти к людям. И объяснить причины, и ответить на все вопросы. Вот всегда и отвечал. Люди должны знать, почему тут или там произошел неуспех. И ответственность за него всегда брал на себя. Никогда не стеснялся сказать тем же болельщикам, что в такой-то ситуации ошибся.
— Вы болельщикам иной раз и ящики пива из автобуса выносили.
— Уже не помню тех ситуаций, но радостью всегда хотелось с ними поделиться. А ситуации были разные. Помню, как в Штутгарте в конце 90-х подошли болельщики. Как они туда добрались в те времена — не знаю. А это был полуфинал Кубка кубков, и нам их поддержка была очень нужна. Говорят: «Нас обокрали». Возвращаться не на что. Мне даже не надо было ничего говорить — все футболисты собрали деньги, дали этим болельщикам, и они из Германии как-то добрались домой. В тот период игроки очень уважали наших болельщиков, тем более что их было немного.
Икра и водка для Эйсебио, майка с автографом от Марадоны
— Тренерскую карьеру вы начали еще до «Локомотива» в экзотическом Таджикистане.
— Самое интересное — как я туда попал. Закончил ВШТ, оттуда было распределение. Меня в «Памир» порекомендовал Сергей Полевой, который отвечал за профсоюзные команды. То есть почти за все, кроме армейских и динамовских. «Памир» тогда шел на последнем месте в первой лиге, никто туда особо не рвался. А я молодой специалист, который только закончил школу тренеров, чуть-чуть в Краснодаре помощником побыл. Вызывает: «Есть место главного тренера в Душанбе».
А я внимательно следил за первой лигой и отвечаю: «Сергей Васильевич, эта команда отстает очков на 12 от спасительного места, чтобы не вылететь». — «Молодец, говорит, таблицу первой лиги знаешь хорошо. Но вот что я тебе скажу. В командах с первых мест тренеров никогда не увольняют. А меняют тренеров, которые внизу. Так вот, если ты снизу поднимешься вверх и сохранишь ей место в лиге, — а возможности есть, потому что это главная команда республики, — то все у тебя будет впереди, будут приглашать в хорошие команды. А если не выберешься, все время будешь бегать по слабым командам — и, может, никому не окажешься нужен. Вот и выбирайся — это тебе большой вызов. Принимай его и езжай».
Последовал совету Полевого — и все удалось. Это было хорошее время. В том сезоне выбрались, в следующем — чуть не вышли в высшую лигу. Я ушел в «Локомотив», а Шариф Назаров, возглавивший «Памир» после меня, вывел его туда. Когда принимал «Локомотив», он был ниже «Памира» в таблице, болтался где-то между серединой и низом. Но и тут решение, как видите, оказалось правильным.
— В ту пору сложно было представить, что после еврокубкового матча «Локомотива» с «Бенфикой» вы в Черкизове будете кормить черной икрой и поить водочкой великого Эйсебио.
— Да, наш администратор Егорыч, Анатолий Машков, привел Эйсебио, который тогда был руководителем «Бенфики», к себе в каморку на старом локомотивском стадионе. Португалец с удовольствием пришел, мы ему бутербродик намазали и рюмку налили. Выразили уважение и поздравили с победой — они ведь нас тогда обыграли.
— Из других величайших игроков прошлого — Пеле, Кройфа, Марадоны, Беккенбауэра и других — с кем-то доводилось общаться лично?
— Нет. Но у меня есть майка Марадоны с адресованной мне подписью. Знакомый аргентинец, общий приятель, ее организовал. Но лично жизнь, к сожалению, не свела.
